Ох и дурная вышла затея, что и говорить. На Солнцеворот, да по Темнолесью одной шляться. Тут уж добра не жди. А ведь так подумаешь-подумаешь, и все равно не поймешь, чего вдруг Яга окрысилась. Василиса всего-то и сделала, что вопрос задала. Ну и что, что про жар-цвет. Разве ж не для того ее сюда отправили, чтобы она вопросы спрашивала да знаний набиралась? Знамо дело, для того. И неча удивляться, что вопросы у царевны таковые вопросы.
Василиса перекинула косу через плечо, дабы сзади никто не вцепился, а то любят кикиморы болотные подлянками промышлять, и покрепче ухватилась за палку с черепом. Свет из глазниц его бил страшный, но ко всякому страху во дворе Яги царевна за год уж пообвыкла. Почти ко всякому.
Шествовать, освещая себе путь таким светильником, Василиса старалась павой, а не воробьишкой перепуганной. Мол, знай, нелюд нечестной, ученица властительницы местной грядет, а не девка какая заблудшая. Нелюд вопил вопли, плясал пляски, рожил рожи. Василиса тоже так могла, а может, и поболе, да сохраняла твердость духа и ясность помыслов. Ощущение, что этой ночью обучение у Ягишны закончится и не доживет она до своего четырнадцатилетия, девица взашей гнала.
Хитрое соображение пересидеть ночку у Яги под окнами или же затаившись где-то на дворе, она сразу отмела. Во-первых, Яга наверняка узнает и на смех утром поднимет. Во-вторых, негоже трусить и скрываться, как холопке какой. В-третьих, а ежели жар-цвет и впрямь где-то тут распустится? Возможно ль упустить свое счастьице? Иль что там чудесный цвет предвещает? Спросить бы у кого дорогу, да не у кого. К нечисти соваться себе дороже, хоть и разная она тут водится. Кикимора мавке рознь, вон, кстати, и они. Кружатся на полянке в быстром чудном танце, призрачные белые девы. Никакой вражине такой доли не пожелаешь, сгинуть в расцвете лет да неупокоенной по земле бродить.

В свете лучей костяного светильника, мавка выглядела совсем как живая. Обычная миловидная живая девка. Да токмо когда лучи соскользнули с ее спины... Увидев кости и внутренности, Василиса только моргнула. Воспитание царя Светозара сказывалась в нежданных местах, но вовремя. В следующее мгновение мавка уже стояла лицом, а царевна впилась с палку с черепом так, что аж пальцы побелели.
Полынь или петрушка? Любопытственный вопрос. В народе Лазорева байка ходила, что де полынь нечистую силу зело отпугивает, и супротив всякого неживого супостата оченно годна. От мавок так вообще верное средство. Никто, правда, на себе не проверял. Да и Василиса особым стремленьем не горела — у Яги этой полыни завались было и что-то не бежала она сломя голову от этой травушки. От петрушки, к слову, тоже. И что нам все это говорит? Ясен пень. Ложная двойная лемма!
— Жар-цвет, — ответствовала Василиса. — Яга отправила жар-цвет искать. Не ведаешь, где? Привет тебе, бела девица, прими мое почтение.
Внушительно закончив дипломатическую речь, Василиса готовилась отбиваться от белодевицы черепом, авось у него еще какие свойства волшебные есть, или, на худой конец, палкой. Щекотки она не боялась, а до воды уже далече, некуда мавке ее утащить. А вот если душить вздумает, вот тогда худо придется.

В самой чаще леса. В самой чаще. Кратко обдумав эту весть, Василиса приуныла. Самая чаща в Темнолесье могла быть где угодно. Никакое изящное картописание тут не работало, работали тут лешие, волшба да природное чутье, ежели таковое имелось. У лешака бы спросить, да только в честь праздничка лешак мог таких пакостей по доброте своей наделать, что ой.
Вот зараза.
Вновь сверкнула молонья, вновь зарокотало небо чудищем-страшилищем. Царевна, вопреки всему, не застращалась окончательно, а воспрянула духом. Грозы напоминали ей о родном Синеморье, тамошнем буйстве воды и ветра, теплом доме и узнаваемой поступи батюшки. Батюшка малодушных не уважал.
Перекинув палку с черепом в левую руку, ибо правая уже ныла и просила отдыху, Василиса пошла не на попятную, а очень даже наоборот. Леший с ним, с лешим, пред нею вон мавка стоит, вроде и не злая совсем. Чего случай упускать? Юлить в ответе царевна не стала, памятуя о правиле «Как аукнется, так и откликнется».
— Да любопытство мое окаянное. Спросила у Ягишны, правда ль, что зацветает нынче диво это дивное, она и отправила знаний набираться.
Василиса усмехнулась, оценив методу наставницы, но как-то невесело.

— А давай, — согласилась Василиса мужественно. Никакого благоразумения в этом решении не было, но честь по чести — вся ее высылка в Темнолесье с новоначалия ничего общего с разумностью не имела. А уж выгон в ночь на Солнцеворот — тем паче. Так вот поглядишь-поглядишь, подумаешь-поразмыслишь, да и придешь к рассуждению, что Яга со Светозаром не шибко-то и отличаются. Друг от друга, да благоразумением своим.
А и ладно. Какой уж тут смысл бояться каждой твари да собственной тени? Не заведет ее мавка к реке, так леший попутает. А не леший, так кикимора. А не кикимора, так... да мало ли нечисти, на каждом шагу она. И отнюдь не добра. «На худой конец — простужусь и умру, — злорадно подумала царевна. — Будут у меня знать».
Так или иначе, а мавка-то все лучше остальных, вестимо. Она-то тоже девкой была однажды. Интересно, как давно? Имя же называть все равно не хотелось, боязно. А ну как что-то сделает? Василисой-то, ясное дело, батюшка нарек ее для людей да на царствование, но мало ли что выйдет, с таковою нечистью знакомство ей водить еще не приходилось. Если Ягу, конечно, не считать. В лучах черепа мавка казалась вполне ладной да хорошей, и царевна колебания свои остановила.
— Василисой меня кличут. А тебя как величать?

Василиса медленно кивнула. От того, как легко смарагдовые огоньки послушались мавки и проложили им тропку средь лесной тьмы, царевну аж жуть взяла. «Дурное-то дело — нехитрое», — молвил на это сварливый глас внутри и Василиса не уразумела, был ли он ее собственный, или еще чей.
Тропа змеилась меж древ, уходя далеко, и чем оканчивалась не разглядеть было. Мягкий мертвенный свет лишь игрища теней разводил да голову морочил. Вот так ухнешь впотьмах в болотце, и поминай как звали. Но Василиса все одно, пошла за мавкой. Уж больно гордая была и возвращаться с пустыми руками в избушку не хотела. Решилась, так сказать, удачу свою испытать. Тоже дело не хитрое.
Вечерницу она пропустила вперед, но то была так себе затея. Что есть мавка? Дух. Может ли она себе тут шею свернуть али утопнуть? Известное дело, нет. Двум смертям, как бается, не бывать.
А одной не миновать.
Однако ж царевна осторожничала, ступала неспешно и светила черепом себе под ноженьки. Надеялась, стало быть, миновать. Шли они в молчании, Вечерница первой, Василиса ей след в след, опасаясь сходить с тропы и настырничать со своим обществом. Дождь так и не начался и младая колдунья начала смекать, что есть у них пока время до того, как вымокнуть до нитки. Хотя, наверное, мавке это все равно. Смотря под ноги, Василиса старалась и провожатую свою из вида не упускать, проверяя взглядом ее присутствие. Тут ведь как. Оглянуться не успеешь — останешься в самой чаще одна одинешенька. Так что она старалась не зевать, да по сторонам особо не смотреть. И каждый раз, поднимая взгляд, видела в зеленоватом свете обезображенную спину Вечерницы. Словно кожу с той содрали, да только ею не ограничились.
— А кто это тебя так? — не утерпела Василиса, смекнув, что дорога их потихоньку к концу подходит.

— Нет-нет, — спешно отозвалась Василиса, — мне все по нраву. Просто непривычна я малость, не доводилось раньше с вашей сестрой дел иметь.
Блудички по сторонам затрепетали, замигали малахитово-ясписным пламенем, не то засмущавшись, не то обидевшись, чем изрядно ее напугали. А ну как погаснут, что делать-то тогда?
В делах нечистых царевна большим знатоком не была. Всего-то и ведала, что в народе байками гуляет, да что Яга между делом сказывала, а сама она и не спрашивала лишний раз. Прямо скажем, не шибко-то Василису тянуло к изучению всяких душ неупокоенных, даже при всем имеющемся любопытстве. Но ясное дело, житие в Темнолесье привносило свои правки в колдовское ученьице.
Все ж таки зазевалась Василиса, задумалась о мавках, о Вечернице, да и подскользнулась на склизкой кочке. Повстречаться бы ей с землицей, что все более топкой становилась, но царевна проявила невиданную доселе изворотливость, ухватившись за ближнюю ветку, что рядышком нависала. Повыписывав загогулины, она кое-как выпрямилась, отдышалась. Переложила в очередной раз палку с черепом в другую руку, да за Вечерницей поспешила. Хотелось поспрашивать ту и о судьбе ее горькой, и правильно ли они вообще идут, не в самое болото ли часом, но тут как на диво земля под ногами посуше стала, и давно уже сжимающая тропку чащоба словно бы расступилась. Надо понимать, дошли они до жар-цвета. Последние блудички висели средь густых зарослей высокой травы, к ним-то Василиса и отправилась.
— Кажись, нашла... — пробормотала она, приглядываясь к диковинным листьям. — Скажи, чтоб...
Домолвить не успела, огоньки истаяли, как звезды на рассвете. Путь до цветка они указали, а про обратную дорогу их никто не просил. «А ну и ладно», — подумала Василиса, торопливо вытаскивая из-за пояса нож и очерчивая вокруг себя и готовящегося показаться цветка круг. Авось обойдется.

Он. Жар-цвет.
Чудесно сияние слепило, но отвести взгляд было невозможно. На полмгновения Василиса застыла, завороженная распустившимся цветком. Краса немыслимая, да и только, диво несравненное, как ни взгляни. Но только полмгновения полюбоваться у нее и было — надобно успеть сорвать волшебный цветок. Сжала Василиса нож покрепче да и перерезала стебель почти под корень. И вот тут, наконец, накрыло ее кошмаром, что нечисть вокруг устроила. А может, и не только нечисть.
Земля задрожала, гром смешался с гиканьем, крики перешли в стоны и плач. Перед глазами поплыло, и даже жар-цвет не сумел рассеять ту тьму, что опустилась на нее. А после словно пламенем обдало, ударил в нос запах гари и крови. Василиса видела горящий град и знала, что от него вскорости ничего не останется. Только убитые на опустошенной земле. А пока тащат кого-то за волосы, волокут волоком, вспарывают животы, несут награбленное. И дети кричат.
«Не желаю этого видеть».
Тьма не слушалась, не рассеивалась, сказывала, как грабили и угоняли, как насиловали и убивали. Лица врезались в память, мертвые тянули к ней руки.
«Не желаю этого видеть».
Едва не выронила цветок из руки, ткнула ножом в ладонь почти наугад, прижала к ране диво дивное, чудо чудное. Хотелось смять окаянный цветок, раскрошить по лепесточку, стереть с лица земли.
«Не желаю этого видеть».
— Я не желаю этого видеть! — выкрикнула Василиса и град исчез. Пропал, словно и не было.
А нечисть была. Смеялась, зубоскалила, улюлюкала. Экое ж веселье, и то верно. Череп с палкой валялись рядом и она даже не помнила, как выронила их. Кажется, как цветок увидала, так обо всем и позабыла.
Под гогот и завывания принимающей жуткие очертания нечисти, Василиса вытерла нож об рукав, заткнула его за пояс, и пошарила рукой по траве, проверяя, не уронила ли где хоть каплю крови. Не уронила, говорил жар-цвет, но отчего-то хотелось убедиться.
Убедилась. Взяла палку с черепом, поднялась с земли. Страшно ей не было. Кроме горечи и пустоты Василиса ничего и не чувствовала. То было в диковинку. До сей поры знания лишь радость приносили.
— Вы, кучерявенькие, попутали малехо. Дитять в деревнях идите пугать. А мне к Ягишне надо. Видали? — она сунула непочтенному сборищу череп на обозрение. — А ну брысь!

Уходить надобно не оглядываясь, жар-цвет из руки не выпуская. Оглянешься — пропадешь. Выпустишь — потеряешь. Василиса ступила из круга неохотно. Знала, что покамест все наставления соблюдает, не тронут ее, не посмеют. Тому не только череп и жар-цвет порука. Но все равно защиты простой черты на земле лишаться не хотелось.
Страх возвращается — поняла Василиса и порешила не медлить.
Нечисть выжидала, любопытничала, ждала любой оплошности, и оттого хотелось сбежать побыстрее. Но была еще мавка, которая свое слово сдержала и ей помогла. Без этой помощи Василиса цветка нипочем бы не нашла. А значит, поблагодарить мавку надобно было как следует.
Кладов рядом не было, жар-цвет бы показал, как показал то, что любит мавка всякие безделушки затейливые да бусы яркие. Но некому, верно, было в Темнолесье ларцы прикапывать, а сама царевна лишних побрякушек не носила.
— Вечерница, — позвала Василиса негромко, — пожалуй-ка со мной.
Ступала она медленнее, чем хотелось бы, но бежать вприпрыжку — только нечисть радовать.
Дойдя до высоких зарослей трав у старого, разросшегося граба, Василиса остановилась. Там, под перегнившими листьями, неприметно покоился резной гребень. Девке, что его тут однажды в страхе обронила, он уже не понадобится.
Василиса, дотошно следя, чтобы и головы назад не обернуть, посветила лучами колдовского черепа прямо на еле видный подарочек.
— Ты уж прости, бус тут в округе никто не обронял. А гребень это хороший, что ему сделается. За помощь твою прими в благодарность.
Сама она раскапывать гребень не пыталась. Руки заняты, да и поспешать надо.
— Время нам расставаться. Не тревожься, обратно я и одна дойду.
Дорожку жар-цвет сказывал ничем не хуже смарагдовых огоньков.