Птица чёрная, птица вещая… ну да как же.
Сидел себе Ворон, сын Ворона, на мёрзлом чёрном камне, смотрел, как волны друг на дружку набегают барашками, когда услышал голос знакомый, голос глубокий и сильный. Василису он всегда узнает, всегда услышит, и в этот раз вышло как обычно. Встрепенулся птах, крыла расправил и скочил в тёплый ветер. Тот закружил под перьями, взвыл тихонечко, словно ворожбой влекомый, да и истаял у горизонта. А с ним и Воронович.
В светлице было неспокойно. Шумно дышала Премудрая, шумно билось её молодое, горячее сердце, вот и у вещуна что-то в груди защемило. Скинул он оперенье да огляделся – багрянцем след по полу, одежды царевны порваны, вымараны. Тяжко вздохнул Ворон, встал на колено подле молодой хозяйки и рванул платье, открывая страшную, глубокую рану.
– Ну, здраве, господарыня, гляжу, свежий воздух на пользу пошёл, эк ты похорошела. Багрянец тебе хорош, хоть платья перекрашивай.
Он ворчал как старуха на завалинке, отрывал и связывал ленту за лентой от чужих одежд – царевне-то почти всё равно, а свое одёжки жалко; перетягивал уверенно белое бедро. Ох уж эти княжнички, и нос свой сунут куда не положено, и тело своё раздерут на клочки, а ему потом Ягишне кланяться, не уследил, мол, опростоволосился.
– Чего надобно? Знахарку позвать? Али мне велишь чужое дело сделать?
Да и как уследишь за такой – не царственная нежность, а самое живое богатырское упрямство. Только и остаётся что брюзжать, но хозяйкиной воле следовать. Какой хозяйки – это другой вопрос, главное, чтобы обе живы остались.

Волны буйные набегали на берег одна за другой, с шипением плещась о мелкие камни. На пятой тысяче Птица сбилась и уже просто так смотрела в даль. Сидеть на камне было удобно. Он торчал одиноким столбом недалеко от берега, высоко выставив маковку и давая возможность опустить хвост так, чтобы не замочить перья. Хотя волны игрались сегодня и старались допрыгнуть до огненных, плещась и разбиваясь о камень. Делать ей особо было нечего - заката ждала красного, чтобы хвост свой безбоязненно раскрыть и никого не пожечь (ну пара зажаренных рыбёх не считается - другим ужин). Но играть всполохами, с Солнцем-матерью перемигиваясь, навилось ей значит. Вот и ждала, когда зарево воду у горизонта в багровое окрасит. Ветер трепал её хохолок. В сады она и вовсе не торопилась. А что там делать? Нынче сытая. Царь свои думки туда тепереча нечасто носит, Василиса выросла совсем. Жар кивнула сама себе, ловя хрусталём глаз солнечные лучи и отражая их по волнующейся воде искорками. Совсем девка от рук отбилась и отцовских, и собственных. Всё с Ягой якшается. Были бы сейчас губы у Птицы - поджала бы, а так только клювом недовольно щёлкнула. Ох, доведут её эти блуждания по лесам дремучим и сырым до медвежьей берлоги, али до разбо...
Додумать не успела, услышала знакомые хлопки крыльев.
- Что, Вран, купаться поди надумал? Перья помочить? - усмехнулась, радость за усмешкой пряча, и повернулась к нему, скакнув на камне.

Мужик, что сверху копны сена сидел, которое на возу вёз, с воплем вниз слетел, когда лошадёнка его на задние ноги присела. Это и спасло его от слепоты, когда Жар метеором огненным в сумерках воздух перед лошадиной мордой рассекла. Когда Вран сказал чью одёжку он у моря-океяна собирал, Жар долго слушать не стала. Клёкнула сердито, да на крыло поднялась к царским палатам подаваясь. Знала, куда птица вещая дальше полетит. Знала и хоть морщилась, да одобряла. В этом деле без Яги не обойтись.
А сама на снижение пошла, тут и угодила на телегу с сеном, чуть лошадь не сшибла, да не до разборок правил тележного движения сейчас. Крылья сложила, на посадку заходя. Она не Вран, в ветрах, да через лазы Нави не летает, ей ногами, тьфу, ты - крыльями отрабатывать расстояния.

- Цветка, глаза сбереги! - это вместо "доброго здоровица" птаха молвила. Жалела сейчас она, что девкой рыжей обернуться не может и за розгу взяться. Лучше старики говорят лекарство - розги-то.
В терем влетела не опасаясь, лекарку она предупредила, а там забота о глазах её собственное дело. А царевишна заговорёна, ей не страшно. Но за занавеску, что ларь в углу закрывала спряталась, ибо Цветане заботу о царевне всё же проявлять как-то надобно. И уже оттуда, из-за занавеси разлилась пожеланиями доброго здоровья:
- Это где тебя царевна носило? По каким таким опять стёжкам такие подарки раздают? - молвит ехидно, сама на бурые пятна на скоблёных полах глядя и хмурясь, - сказывай, какой леший тебя драл.

Отредактировано Жар-Птица (21.04.2016 00:10:18)

Кудахтать - это не к ней, не к Жар, это мимо. Но всё же тот звук, что издала Птица, когда рану разглядела, иначе и не назвать. Кудахтнула, словами подавившись. Рана была нехорошей. Сосуды, что буйную кровь катили, разорвали свои узы и расписывали ногу царевишны ярким узором корявых ветвей кровавых. Выглядит плохо, особенно, если Василисе в очи мутнеющие взглянуть. Тут закудахчешь.
То ли страх перед огнём, то ли ещё что-то держало девицу ещё при памяти. И она умудрялась даже в таком положении строить из себя повелительницу.
Жар из-за занавески покачала головой и фыркнула. Что целая, что с куском выкушенным, а нрава дерзкого не убыло ни на щепоть. Хоть в голосе и проскальзывали звуки, кои царевна и будучи малой не издавала, но при такой-то ране вообще странно, что в истерике не билась. Тут и мужик-ратник белугой бы завыл, особливо, ежели перед носом калёным железом помаячили.
Жар вздохнула, передёргиваясь и лапы под себя поджимая, словно на гнезде, на полу скоблёном до бела усаживаясь.
- Я б сказала Цветане, свет Светозаровна, - батюшку её не забыла помянуть пернатая угрожающе, -  и тебе бы сказала. Да от моих слов ни мясо не нарастёт, ни разума в голову не добавится.
Слушая Птицу, можно было сильно посомневаться в байках о пении лечебном-чудесном. По речам-то её вольным и ёрным пение скорее ядом забрызгает, али кислотой разожрёт, чем вылечит. Но то речи, их в рану не положишь и как лекарство не примешь. Сколь угодно могла Жар возмущаться, а кровь-то не слушает - льёт, царевну сил лишая.
- Прижечь бы тебе, - мрачно выронила покатившуюся по полу жемчужину с клюва, - другое место.
Жар не Баба-Яга, не знахарка и даже лекарка придворная, она разуму человеческому и законам природным вопреки существует. Чудо - про таких говорили. Но даже чудесам нужна помощь, чтобы они случались. Чтобы незрячий прозреть мог, нужно чтобы у него хотя бы глазные яблоки были. Новых-то Жар не сотворит при всём желании. Так и с раной. Птица поглядывала на бурые кляксы, что по полу созвездиями расплескались. Чтобы рана срослась, нужно чтоб кровь не хлестала.
- Без огня, Цвета, - Жар пристально следила, как Цветана привязывала Василису длинным рушником к столу, пропуская его под руками царевны, - так пробуй, ведь умеешь. Я помогу.
За занавеской всполыхуло цветом, когда первые трели полились и прервались. Словно Жар распевалась.
- Шрамов не бойся. Сойдут потом, - голос птичий тихим стал, почти ласковым, - как и смертельной боли.
Птица закрыла глаза. Дальше она не слышала. Пела. Пела так, как давно не пела. Голос Жар расходился, затопляя светёлку волнами тёплыми и ласковыми. Кто хоть раз домой из дальнего похода возвращался, знает, каково в объятьях матушки оказаться, сколько в них и нежности, и покоя. Кто любил хоть раз, тот поймёт ощущение прикосновения к коже. Кто детей нянькал своих, тот ощущал трепет, что разливался в стенах комнатёнки. Почка, что на берёзовом полешке была и та зелёный листок выбросила, распустила.
- "Вьюгой, скользкой белой плетью
Вьёт тропинку в поле хладный морок ветер,
Стужей выжигая небо…
Плыли над равниной стылой
К ледяному солнцу из колючей пыли
Облака-ладьи неспешно…"(с)
Сколько б ни было беды
К Солнцу ветер унеси
Облегчи её страданья
Без травы и лебеды.
Заклинаю Солнце-мать
Боль и раны все забрать
Быть царевишне, как прежде
Без следов и под одеждой.
Ай, ты жара тёплый свет
Огненный, багровый цвет
Кинься коршуном с небес
Ра -дугой наполни лес.
Закликайте чудеса,
Вихрем Солнца-колеса
Перьями рисуй огни
В темень боль ты отпусти
Хороводит солнце!
Поёт Жар, роняя жемчужины. Да, только кто сейчас на них смотрит, кому они нужны. Медленно, но верно сходятся мясные волокна. Сосуды что Цветана - как сумела - закрыла, медленно возвращают свой цвет. Срастутся и они. Всё заживёт, дай только время.
Поёт Жар. Бьётся голос, разливаясь. Как ты там, Василиса?
[lik]http://storage1.static.itmages.ru/i/15/1219/h_1450565713_5424485_e98ee1a5e8.jpg[/lik]

Отредактировано Жар-Птица (23.05.2016 14:30:21)

Мелодия ещё лилась, наполняя пространство такими тугими и ощутимыми волнами, что, казалось, можно было лечь на них и они выдержат, а ты поплывёшь словно влекомый течением реки. Мелодия без слов. Пение.
Ниже, под полом девка-чернавка в своём углу слёзы ронять перестала - её младенчик, в коем жизнь уже угасала словно огонёк свечи на сильном ветру, внезапно открыл глаза и к груди мамкиной потянулся, причмокивая. Ещё несмелый румянец щёк его коснулся. Охнула мамка, дитя к себе прижимая, слёзы счастья роняя на любимые пальчики, что силу набирали. Теперь выживет.
Скрюченный старик, что за огнём в палатах приглядывал - распрямился, поясницы больше не ощущая. Непривычно ему, ещё осторожно движется, боится, что боль вновь скрутит, но нет, не бывать этому. Поёт Птица. Волны расходятся.
Поглядывает Жар на работу Цветаны, кивает изредка. Мол, молодец лекарша, всё правильно делает. Но следит Птица за ней внимательно, хрусталём глаз вглядываясь - вдруг да ошибётся где.
Доверяла ей Жар, но проверяла. Не абы кто под руками Цветаны - царевна. Наследница. Хоть и не понимала царевишна ещё того дурёха, что она себе не принадлежит, что за её плечами царство, потому и допускала потехи эти своевольные, да себя не берегла, но Жар-Птица отчётливо это понимала. И не приведи Солнце Кощей узнает о девкиной дури. У него зубов нет ляжки царевнам драть. Он души раздирает. Что-то царь-батюшка скажет на это.
Жар смолкла, услышав лекарку.
- Отойди, Цвета, дай взгляну.
Птица поменялась местами с Цветаной. Подскакала к лежащей царевне, свой жар усмиряя. Заговор заговором, а опалить Василису случайно у Птицы намерения не было.
"Может её к Яге унести?" - мелькнуло в голове, да тут же и ушло. Нельзя сейчас было рану тревожить. Вон, срастается, затягивается.
Медленно, но верно рана затягивалась - уже подёрнулась тоненькой плёночкой. Кровь по обмытой Цветаной белой ноге уже не лилась на пол, падая яркими звёздами. К утру, глядишь, совсем затянется. Хромать девка будет ещё, шутка ли - шмат мяса выдран был; да и шрамы останутся. Временно. Потом исчезнут и они. Жар, подёргивая горлом и склоняя голову с хохолком то в одну сторону, то в другую, вглядывалась в лицо Василисы. Глаза той беспокойно под веками ходили; лицо ещё бледным было - каждую венку тоненькую под кожей видно. Но дышала царевна спокойно, без мокрой хрипоты, что в жару бывает. Пусть спит. Выздоравливает.
- Цветана, ты ей в питьё сонного не лила? - поинтересовалась, чуть оглядываясь на лекарку.
Жар хотела знать, сколь проспит царевишна.

Отредактировано Жар-Птица (28.05.2016 04:06:16)